Осень

Рябиновый вечер - afield.org.ua Осень только начинается, но

  1               Здравствуйте, Иван Николаевич!        С такой просьбой обращаюсь — не посмотрите ли мою подругу? Думаю, что серьёзного там ничего нет, так как внешне Аня цветёт и пахнет. Но её напугали на последнем медосмотре — она работает в детском саду, и осмотр у них регулярно. Нашли в лёгких, погнали к онкологу. Я ей повторяю Ваши слова, что к этому специалисту посылают не только мерку на белые тапочки снимать, но и со всякой ерундой — удостовериться, что на благополучно.        Но Анька напугана — аж трясётся. Я ей дам Ваш телефон? За последнюю неделю я ей столько про Вас порассказывала! Только не вздумайте говорить, что всё это преувеличение — нашей семье всё равно с Вами не рассчитаться никогда за всё, что Вы сделали.        Так посмотрите, не откажете?        Надежда.        Иван Николаевич, спасибо большое!        Анька вчера прибежала ко мне такая счастливая — аж с бутылкой шампанского. Говорит, давно с ней никто так не разговаривал. И — главное, что всё хорошо...        Ну, я ж знала, к кому посылать. Сейчас редко у кого так получается: и не сюсюкать, и не напугать.        Я помню, что оба раза, как вы приходили к нам, — были очень напуганы. И когда у мамы случилось осложнение со швом после операции. Мы думали, сейчас в больницу придётся, и хорошо, если без заражения крови. И то, что вы ездили к ней так долго, пока всё не зажило. Не надо говорить, что все эти перевязки — сестринская работа. Вы так быстро, красиво всё это делали — все эти бинты, пластыри — молниеносно, ровно, — что я забывала бояться раны. Просто стояла, открыв рот, залюбовавшись.        А когда с Иринкой приключилось воспаление лёгких, знаете, как разахалась тогда наша участковая докторша, которая до того всё уверяла, что «в лёгких чисто»? Когда она утром прибежала, и сразу поняла, что дело плохо, — она прикинулась, что Иришку едва ли не в первый раз видит:        — Как у вас за ночь ребёнок потяжелел! Надо вызывать санавицию. Если успеем. Иринка лежит, еле дышит, грудь болит — и её сейчас возьмут, и тоже увезут, и нас не пустят. И ей там одной будет плохо, а мы, её не видя, не слыша её дыхания, вообще с ума сойдём.        — Звони Ивану Николаевичу! — это уже мама на грани паники.        А потом вы и наша участковая были в комнате одновременно. Тихий разговор — двух врачей — не для наших ушей.        — Почему девочка ещё здесь, а не в больнице? — вы.        — Родители отказываются.        — В какой дозе вы назначили...? Вы считаете, что этого достаточно? Сейчас, подождите...        И уже в коридоре, торопясь, вы, с улыбкой, почти виноватой, что приходится говорить такое:        — Двухстороннее воспаление легких. Тяжёлое.        Лекарства привезли сами. Из табуретки и лыжной палки в несколько секунд соорудили капельницу.        Наша докторша только ахала, слушая хруст ампул, щурясь, читая названия на них, пустых уже, бросаемых в лоток.        — Боже, какой он смелый!...        Эти несколько дней сейчас слились в памяти. Мы просто ловили каждый Иринкин вздох.        Едва ей стало лучше, вы отвезли её в свою хирургию, где сделали снимок, взяли кровь и подтвердили: и диагноз, и тяжесть болезни.        Это я не напоминаю, просто этого никогда не забуду. И никогда не смогу хоть немного вас отблагодарить.        А теперь и за Аньку — спасибо Вам!        Иван Николаевич, а я думала, Вы больше не откликнетесь... А Вы просто были в отпуске... Нет, не было конкретной нужды, просто так тоскливо стало, захотелось Вам написать.        Осень только начинается, но уже мало осталось красивого. Дальше потянется она — голая, тоскливая, нудная — с дождями, и дождями со снегом. А пока горит такой «рябиновый вечер», помните песню Вики Цыгановой? И закат горит тоже — и такое смешение цветов в небе: золотых листьев, и алых кистей, и уходящего солнца... А в саду ещё тепло — может, это последнее тепло. И город наш сейчас, как комната. Завтра дверь в неё будет открыта — с порывом ледяного ветра. Но пока ещё притихли и благоухают флоксы, и роскошь георгинов, астр...        Напишете, как Вы съездили? «Был на юге» — это где?        Мне море снится...        Анька, которая недавно вернулась из Абхазии, говорит что тем, кто часто видит море, оно на фиг не нужно.        «Моё» море — это крымское Рыбачье, бог знает, что стало с ним сейчас! Говорят, понастроили на берегу домики для сдачи туристам, без удобств, так что всё течёт в воду... А тогда, в середине восьмидесятых, когда мы приехали в первый раз, это было... ну просто не бывает на земле так хорошо, и всё.        «Потому что нельзя быть на свете красивой такой» — Анька говорит, что это настоящая песня маньяка. Вчитайтесь в слова.        Жильё, которое отец снял для нас, — было одно из худших. Во-первых, далеко от моря. Во-вторых, уйма народу. того, что людей на пятачке жило более полусотни — был введён строжайший режим. Говорить только шёпотом. Передвигаться беззвучно. В летнем душе мыться бесшумно. Чтобы ночью добраться до уборной — фонарик не включать!        Плакат с правилами висел у входа. Под № 13 всем желали «счастливого отдыха».        Комнаты напоминали гаражи — в пристройках, тесные, без окон...        Но это всё было настолько второстепенно...        Такого сумасшедше красивого моря я больше никогда не видела.        Люди загорали непосредственно напротив посёлка. Стоило отойти метров двести — и галечный пляж был уже абсолютно пустынен. Над головой — сухие, почти без растительности, крымские горы, а море — прозрачное, как Байкал, полное водорослей и рыб, как аквариум. Водоросли были тёмно-зелёные, светло-зелёные, красные, вода отчётливо голубая, глубина — большая, и с аквалангом полное чувство парения на высоте...        Потом подплывает отец — показывает наверх, всплываем, и он ехидненько так спрашивает:        — Сколько времени?        Оказывается, забыла и пошла в воду в часах, которые, естественно, тут же сдохли.        Зелени в Рыбачьем мало, когда возвращаешься к нам, кажется, что здесь любой сад — это просто зелёные водопады, обвалы, ручьи и потоки зелени...        Зато в Рыбачьем три открытых кинотеатра. И это тоже очень сильное ощущение. Сидишь под меркнущим светом, под загорающимися звёздами, скачет ковбойский всадник, а за экраном — горная гряда, и так и ждёшь, что всадник сейчас окажется на ней...        Назад идти по узкой тропке, в полной, абсолютной темноте, только море шумит с одной стороны... И все, кто на сеансе был, друг друга придерживают и подбадривают...        Это вскоре после того, как утонул «Нахимов» — и думалось, как же им страшно было тонуть в таком чёрном море, в полном мраке.        А когда я первый раз вышла замуж и на работе купила путёвки в Евпаторию, думалось, что будет так же хорошо — тем более, что мама про Евпаторию много говорила... запили-с... Коньяку-с...        — Вы со мной, пожалуйста, разговаривайте. А то я на пути в Евпаторию всегда засыпаю. Такая дорога нудная!        И верно — выжженная степь.        Наш пансионат «Жемчужина» ещё год назад был пионерским лагерем.        Ну как это объяснить... Балкон подвязан верёвками — чтоб не падал. В номере кровати стоят вместо ножек — на кирпичах. Про утюг кастелянша, оглядываясь как разведчик, проверяющий — нет ли хвоста, спрашивает:        — А кто вам сказал, что он у меня есть?        Видеомагнитофон в пансионате — вместо включения кнопки — работает от удара кулаком. Может, ещё от пинка ногой, но при мне не пробовали. четыре бутылки марочного крымского вина (это была ещё эпоха купонов, и с рублями мы там чувствовали себя миллионерами). Две бутылки он выпивал до обеда, две — после.        Это был для него такой общий наркоз, при котором весь отпуск я себя чувствовала свободной женщиной. Только радости от этого — ну никакой...        Пляж маленький: песок и мутная вода, ни травинки, ни былинки — ни в воде, ни на суше.        Одни пионеры с двух сторон.        Я развлекалась, как могла. В первый день разбила крышку на унитазе, уронив на неё флакон с одеколоном, выбила кирпич кровати, и потеряла в песке на пляже ключ от номера.        Потом оказалось, что есть ещё одно хорошее развлечение: экскурсии.        В шесть утра мимо пансионата проезжает автобус, забирает народ — и вечером привозит обратно. Пропускаешь и завтрак, и обед, и ужин, но зато впечатлений море.        Два раза, к сожалению, поехала с мужем.        Первый раз — до Алупки. Останавливались у Ласточкиного гнезда. Сверху, со скалы, где стоит этот маленький замок, видно — какая чистейшая внизу вода... В самом «Гнезде» ресторан, куда нас не пустили, мотивировав это тем, что на иностранцев мы не тянем, а для всех прочих — только мороженое на заднем дворе.        Зато в Алупке конечной точкой был дегустационный зал, и вот там... Понятно, да? В группе же много детей, которые не пьют. И все их подносики с 10 рюмками вина, в том числе с «Белым мускатом красного камня», мадерой и прочим — остались.        И Поздняков рвался их все допи